Перекрёстки времени[СИ] - Марина Казанцева

Уже наступила ночь, и они коротали время у костра, не торопясь отправиться к ночлегу.

Чудны и прекрасны были эти ночи, что проводили они вдвоём среди блаженного безлюдья и безмолвия - одни под звёздами, среди лесной глуши, под вкрадчивыми прикосновениями ветерка, гуляющего меж могучих крон и чуть тревожащего дремлющих веками великанов. Изумительные погоды сопровождали это лето, как будто вся щедрость природы излилась на них двоих в напоенных теплом и солнцем днях. Ни следа бурь, ни проливных дождей, тепло насыщенного солнцем дня сменялось тёмной глубиной прозрачной ночи. И вот сейчас вздыхают сонно кроны вечных великанов, давно не слышавших ни голоса, ни поступи людской. Как сладок твой ночной покой, Селембрис.

Она полулежит напротив, облокотясь на седло, поверх которого мешок с вещами, и смотрит в мерцающий огонь костра. Так странно её видеть тут, такую. Уже не девочка, а молодая женщина - красивая, загадочная, непостоянная. Как будто притягивает к себе и в то же время отталкивает. Вот эти красно-рыжие кудри мерещились ему в снах и заставляли ошибаться не раз, искать её облик в других женщинах. Он почти смирился с мыслью, что навсегда потерял её, что она осталась там, в другом мире, который покинул. А потом обнаружил её, но уже совсем другой: всё в ней стало ему непонятно, и саму её он едва узнаёт. И теперь даже не может дать себе отчета: какая из двух Наташ ему желаннее - та или эта.

Огонь чуть трепещет, тихо поедая пищу - сухие ветки, воля дивоярца заставляет его гореть так, как желает Говорящий. Тот хочет, чтобы пламя горело ровно, тихо, долго, давая свет для того, чтобы дивоярец мог видеть лицо той, что полулежит напротив.

Не нужно им готовить пищу: всё дала путникам волшебная скатёрка. Не нужно искать укрытия от внезапного ночного дождя: дивоярец заговорил погоду, и всё время их пути светит днём ласковое солнце, а ночью тихо дышит ветер, принося прохладу и томные запахи земли. Лунный свет струится, обтекая кроны вековых деревьев, и роняет на сонную поляну безмолвный серебряный дождь, в котором искорками вспыхивают светлячки и бледно светится трава. И листья крон облиты лунным серебром, и тени как будто источают вздохи.

- Ты очень изменилась, - говорит он.

- И ты стал другим, - соглашается она.

Да, это так: они оба изменились. И теперь как будто присматриваются друг к другу, не решаясь к откровенности и прячась за словами.

Она ему не доверяет, и верно: он же собирается обмануть её. И в то же время сам не верит ей: кто знает, что за сумасшедшие фантазии таятся за этим лбом, скрываются в этих зелёных глазах.

- Скажи, Наташа, что ты хочешь получить?

- Не называй меня Наташей.

- Пытаешься избавиться от прошлого?

- Не в этом дело. Я - Лиланда.

- Давно ли? - спрашивает он.

Она пристально смотрит на него, как будто пытается через свет костра понять: смеется или не понимает?

- Ты себя часто ощущаешь Румистэлем? - неожиданный вопрос застал его врасплох.

- Я не знаю, какое отношение я имею к этой личности, - наконец, угрюмо признается он.

Возможно, это наваждение, вроде того, что испытал он от погружения в историю Гедрикса. Ведь было время, когда он едва ли отождествлял себя с ним.

- Я не придумала себе это имя, как ты не придумывал себе. Ты помнишь наши приключения в деревне Блошки? Тогда я попала на неделю в волшебную страну Эльфиру, и, как сказала мне королева эльфов, это не случайно. Она показала мне книгу, в которой наши имена были написаны рядом. Я не сказала, что это за имена. А было написано там: Лиланда и Румистэль. И вышло так, что мы связаны чем-то ещё до нашего рождения. Вот почему я больше не хочу называться Наташей - это не моё имя. Я точно также ищу себя, как ты. Есть в нас с тобой какая-то тайна. Поэтому могу сказать: сокровище для меня не есть цель, а только повод идти в неизвестность.

Так странно звучало то, что она ему сказала. Не слишком верил он и полагал, что Наташа придумывает, чтобы серьёзными причинами оправдать свои действия и свой авантюрный дух. Отчего же она ещё тогда, в деревне, не рассказала ему про эту эльфийскую книгу, и только теперь всплыли такие интересные детали. Нет, не было у него причин особо доверять ей, и было такое отчетливое чувство, что и она не доверяет ему.

Девушка заснула, мирно пристроив вместо подушки под голову седло - совсем, как он, в своих походах, когда приходилось нередко спать на земле, без всяких удобств, которые ему давал кристалл исполнения желаний. Любой дивоярец куда удобнее устроился бы в походе, а он по-прежнему не дружит с бытовой магией.

Звёзды загадочно блистали на бархотно-чёрном и глубоком небе. Всё это иные миры, которые ждут его. Там, далеко, ждут его прихода планеты, куда разнесло с веками волшебные эльфийские кристаллы. Дивоярец наугад повёл своей иголкой от звезды к звезде, и несколько раз его волшебное оружие давало вспышки: там, на планетах неведомых солнечных систем звали его зелёные осколки. Пора, пора делать свое дело.

Так думал он, погружаясь в дрёму, где сновидение тотчас подхватило его и увело в свою причудливую страну намёков, загадок и тайн. Приснился ему король Гедрикс, молча взирающий на своего потомка с каменного пьедестала над своей могилой. Пришёл к нему регент Ондрильо и долго смотрел печальным взглядом, не говоря ни слова. Была там и прекраснокудрая графиня Ираэ и тоже молчала, как будто упрекала. Прошёл в этой печальной череде и герцог Даэгиро, держа в руках книгу Скарамуса. Последним был сам Скарамус, то есть отец Корвин, он-то и сказал единственное слово, прозвучавшее в этом сне: Дерн-Хорасад.

Долгий и медленный порыв ветра пронёсся над землёй и тронул своими большими руками мощные кроны дубов, грабов, буков, платанов, под зелёными шапками которых надёжно скрывался путь двоих путников, заснувших у погасшего костра. Звёзды по всему небу пару раз мигнули, задрожали, чуть расплываясь, и снова приняли обычный вид. Но по поляне происходило что-то необычное, только видеть этого спящие не могли.

В траве вдруг зажглись крохотные капельки бледно мерцающих лесных горошин: это распустились тонкие, благоуханные веточки ландышей. Медовый аромат раннего первоцвета добавил в похолодевший воздух свежую струю. Тонкие, изящные венерины башмачки тихо заколыхали головками под ночной струёй. Поляна расцвела, как будто по желанию неведомой волшебной силы. И даже свет луны как будто изменился: он пронизывал насквозь поредевшие шапки деревьев и наполнил таинственным сиянием весь лесной дворец, где мощные древесные стволы казались древней колоннадой, а огромные кроны - шатровыми крышами.